МОРФИН НЫНЧЕ ДОРОГ

О миазмах леворадикального сознания рассуждают Трейси Дрейк, Андрей Сучилин, Сергей Гурьев

Гурьев: Какие творческие плоды мог дать союз русского и западного музыкального сознания - хотя, поскольку Андрей как бы носитель западного сознания в России, западного типа отношения к музыке - творчески-западного, то этот вопрос становится довольно завернутым...

Трейси: Как ни странно, у нас оказалось довольно много общего, во-первых, в нашей частной жизни. Есть определенные культурные точки соприкосновения, трудно понять, почему это происходит. Предпочтительнее сказать, что это не американская и русская культура соприкоснулись, потому что я тоже не считаю себя типичным американцем, это скорее неоамериканская и неорусская культуры. Кроме того, есть чисто технические моменты, которые обеспечены тем, что мы оба знакомы с Фрипповскими работами, с циклической техникой - плюс увлечение работами Ино. Есть еще такая формальная или публицистическая проблема - то, что у американцев есть хорошее оборудование, а советские музыканты играют хорошую музыку на ужасных аппаратах, если соединить это вместе, может быть, что-нибудь получится.

Гурьев (радостно): Ага! Тогда так: какой примерно интеграл делает из американского сознания неоамериканское, из русского - неорусское? Близок ли к нему интеграл, который делает из раннего Фриппа "Talking Heads" и "Japan" и замешан ли в этом интеграле концептуализм?

Трейси: Я не люблю концептуализировать. Я скажу простую вещь: это нормально для людей развиваться, во многом современное развитие обусловлено в Америке таким, может быть, забытым фактом, как Вьетнамская война, которая была не просто событием, но и объектом многообразной общественной рефлексии. Я из Калифорнии, а Калифорния всегда была традиционно левоориентированной, где приветствовалось многообразие образов жизни, развитие индивидуальности, индивидуального сознания. Я не берусь рассуждать о том, что произошло и происходит здесь, в России, но хочу подчеркнуть, что американцы практически не представляют себе, что такое ваша страна и ваши люди. Наше общество, в том числе и музыканты, долгое время находились в состоянии войны секретов. В 1982 году я был как-то у моего дедушки во Флориде, и он повел меня в музей оружия, в создании которого он участвовал, и я вдруг понял, что мои родители, которые вроде бы, очень прогрессивные люди, почти что 40 лет работали на войну, для меня это было потрясением. В этом смысле сотрудничество культур - это не просто занятие, а нечто взамен, с русскими можно воевать или сотрудничать.

Гурьев: По поводу вашего сотрудничества еще один вопрос - в рецензии на альбом "До мажор" я писал, что Сучилин - человек, который предпочитает осознанную иллюзию гармонии и красоты правде безобразного распада, и поэтому его альбом напоминает такую склеенную из осколков старинную узорчатую чашку, где трещины представляют собой закономерную часть орнамента. Осознает ли Трейси в работе с Андреем этот момент, и что для него здесь важнее, узор или трещина?

Трейси: Первое, что я почувствовал относительно этого альбома, что это некий изощренный коллаж, что это не прямая музыка. Я, может быть, в аналогичной ситуации, потому что попытки говорить прямо, от лица импульса, неизбежно вырождаются в политическое говорение, в идеологизированную музыку. Я стараюсь говорить о неких вещах, которые находятся в космосе или вообще нигде и одновременно связаны с жизнью, со вполне конкретной земной жизнью.

Гурьев: По поводу левой идеи...

Сучилин (вдруг): А сколько времени?

Гурьев: 16. 38. Вопрос насчет того, что многие западные люди левых убеждений попадают в Советский Союз, и в них левая идея начинает сразу претерпевать кризис. Интересный такой прецедент, в частности, произошел с Катлером, по слухам... Потом еще Роззак в свое время говорил, что Маркузе был неправ - из-за того, что у него вся левая идея пронизана Марксом, а подлинные левые должны быть от него очищены. И, может быть, в результате как раз получится, что истинная левизна должна быть переведена в мечту и оторвана любой ценой от социальной материализации. Можно ли так рассуждать?

Сучилин, обращаясь к Трейси, (осторожно): Трейси, а ты Маркузе читал?

Трейси: Э-э-э...

Сучилин (Гурьеву): Он Маркузе не читал, к сожалению.

Трейси (после паузы): Для меня левая ориентация никак не связана с Марксом. Для меня левое - принятие, скорее, либеральных традиций не в политическом плане, а в образе жизни. Есть много музыкантов, политически ориентированных, что не мешает им быть хорошими музыкантами. Но, когда они играют, они не обсуждают политические проблемы, а просто играют.

Гурьев: А идеалы левого сознания?

Трейси: Основная ценность - идея открытости, которая совершенно не нуждается ни в Марксе, ни в Ленине, ни в Мао Цзе Дуне, ни в ком подобном. А из русской культуры может быть почерпнут принцип бытового минимализма. Кстати, а что собой представляет журнал, в котором будет напечатан этот разговор?

Сучилин (долго объясняет ему о том, что это журнал о культуре, о контр-культуре, 1968-м годе и тому подобном): Трейси, вот ты никогда не читал этого журнала. Но после всего нашего разговора и моего рассказа попробуй пофантазировать: что можно представить себе на страницах подобной прессы?

Трейси (безаппеляционно): Мэрилин Монро!

Сучилин (Гурьеву): What's about М. М.?

Гурьев (видимо от фонаря): Логичнее было бы найти какой-нибудь русский аналог и выстроить вокруг него соответствующую философскую сетку.

Пауза.

Гурьев: Прессу нашу, кстати, интересует, как рок-мироощущение, включая суицид и прочее может существовать вне самой рок-музыки?

Трейси: Суицид...

Гурьев: И особенно нас интересует, как это мировоззрение может существовать в литературе и в рок-журналистике в частности?

Трейси: Суицид...

Сучилин (злобно): Читай "Бесы" относительно андерграундной персоны с комплексом проклятия, с несчастной судьбой и с суицидом в конце. Там присутствуют и разного рода освободительные идеи и мечты о светлом будущем и о новом искусстве тоже. С моей точки зрения, все, что осуществляется таким образом, относится не к проклятым поэтам и не к контркультуре, а к тому, что американцы называют "garbege", т.е. мусорная свалка, и там может происходить только полезное для культуры тление, и очень жаль, что многие хорошие люди оказались там, и все, что я о них могу сказать, что они своими телами удобрили некий будущий грядущий коммунизм-социализм, новую стадию культуры или называйте это, как хотите.

Гурьев: Герои "Бесов", как и большевики, не сумели дифференцировать мечту и реальность, в этом их главная ошибка.

Трейси: Почему ты отделяешь поэта и музыканта от обыкновенного человека с улицы в плане отношений со смертью, а также мира мечты и ритуала, отвлеченного от реальности?

Гурьев: Как раз из-за этого мы и не стремимся выйти на большие тиражи, потому что должно быть определенное соотношение свободы с ответственностью. Масса - это уже реальность, а группа индивидов может еще держаться в лоне мечты. Спонтанный импульс при пересечении границы превращается в свою противоположность, орудие освобождения сознания - в орудие разрушения и уже закрепощения сознания. Массы - это материальное, а индивидуум - это духовное.

Трейси: Ладно, давай поговорим о трагических фигурах в музыке. Я с большим уважением отношусь, например, к Моррисону, но трудно сказать, откуда проистекает его трагизм. Когда он со сцены показывал свой хуй публике, то в результате он получил то, к чему подсознательно стремился - он стал идолом, и его плакат повесили рядом с плакатом Мэрилин Монро. И как бы получилось, что Мэрилин - женский символ, а Джим - мужской. Этот трагизм, неизвестно откуда он взялся, идет ли он изнутри, или от того, что многие выдающиеся люди в роке были заражены опасной болезнью, а именно - они хотели быть поп-звездами.

Сучилин: Эта болезнь распространена и среди авангардистов: когда ты собираешь маленький зал, тебе кажется это недостаточным, ты начинаешь собирать большой зал, потом начинаешь думать о стадионе, потом о мировом господстве. Это же полный абсурд - музыка, которая родилась, как индивидуальный акт, становится вроде... чем-то...

Гурьев: Тут как раз дело в том, о чем я говорил: музыка подсознательно, инстинктивно родилась как индивидуальный акт, а на уровне осознания это совершенно никак не фигурировало. То, что в людях было заложено, при реализации нередко превращалось в свою противоположность - и это дополнительная грань трагизма.

Сучилин: Это интересная проблема. Очень многие авангардисты, если говорить об этом честно,.. ну, авангардист - слово ужасное, ну, экспериментаторы; одиночки-индивидуалисты - они так или иначе мечтали о простых довольно вещах. Очень много колбасы, очень много девушек, красивых и некрасивых, очень много вина и других чудесных вещей. Мечтать об этом не вредно, но как ни странно, очень многие люди, которые начинали с индивидуального импульса сопротивления массовой культуре, подспудно реализовывали именно программу массовой культуры: они развивались вширь, а не вглубь. Идея "Guitar Craft" возникла именно после осознания того, что "King Crimson" стал популярной группой.

Гурьев: Все это потому, что границы размыты.

Сучилин: Все это напоминает мне один анекдот (Рассказывает поучительный половой анекдот с сильным грузинским акцентом).

Гурьев: В оправдание всех творцов, которые столь неразборчивы в отношении мастурбации и прочее, нужно сказать, что рефлексия сознания разрушает динамику спонтанности, и с этим противоречием справиться никто не в силах.

Трейси: Я не разделяю душу и тело. Хотя, может быть, благодаря излишней мастурбации эти вещи отделяются друг от друга. Гурьев: Может быть. Надо подчеркнуть, краеугольным камнем философии фашизма было именно разрушение рефлексии. Сучилин: Так ведь еще Клагес поднял эту проблему, что дух и тело уничтожают душу. Это вроде была гуманистическая установка, -но реализовалась она почему-то в фашистской программе. Можно, конечно, десять раз говорить о том, что есть эзотерический фашизм, алгебраический фашизм, гомосексуальный фашизм, стоматологический фашизм, мышиный фашизм, гурджиевский фашизм. Трейси, что ты думаешь о Гурджиеве?

Трейси: Я не имел контакта с гурджиевским учением, за исключением способов обучения Р. Фриппа, для которого Гурджиев большой авторитет. Гурджиев повлиял на идеи Фриппа о дисциплине - соответственно и на альбом "Дисциплина". Речь идет не о внешней дисциплине, а о внутренней, которая должна, может быть, уничтожить внутреннюю интеллигентность.

Гурьев: Наверное, эта граница между внешней и внутренней дисциплиной - и есть граница между мечтой и реальностью, о которой я говорил. Кстати, касательно Фриппа, насколько адекватно его эзотерическая духовность получает музыкальное воплощение и что лично Трейси может поймать в этом претворении?

Трейси: Духовность - это личное дело каждого индивидуума, поэтому я не буду говорить о личной духовности Фриппа, и мой личный опыт, который я получаю от этой духовности - это тоже мое личное дело. А музыка, как таковая, не является личным делом. Сучилин: В своей книге "The act of music" Poберт говорит, что музыка - это живое тело, и точно так же, как нельзя отделить телесное, духовное и душевное в человеке, кроме как в специальных целях, так и нельзя разделить эти вещи в реальности.

Гурьев: Но это, видимо, идеал, на Западе это действительно неделимое, а в России ты один из немногих примеров, где они действительно не делятся. В других случаях все это очень резко поляризовано, в обратной пропорции.

Сучилин: Посмотри, что написано на моей майке.

Гурьев: Крылатая очень фраза, крылатость сразу бросается в глаза. Переведи.

Сучилин: Дисциплина сама по себе никогда не есть конец, она только средство ко всевозможным концам.

Трейси: То, куда мы направляемся, это и есть то, как мы это получаем. Музыкальное развитие не может быть отделено от психологического развития, и все это прекрасно видно, особенно на концерте.

Гурьев: И что в результате получается?

Трейси: Результат - это выбор музыканта, это, может быть, в конце концов, и превращение в человека, который учит других музыкантов и создает не только школу, но и... Музыка должна развиваться через кого-то, если духовное и музыкальное соединяются, этот человек становится учителем. Для многих музыкантов в Америке результатом становится большая плата. Их способ соединения музыкального и духовного рождает почему-то деньги. Бумажная банкнота и есть для многих реальный способ этого соединения.

Гурьев: Это опять-таки Запад, когда учитель появляется в результате соединения духовного и музыкального. Потому что в России для взлета духовного достаточно, взять хотя бы Егора Летова - при полном отсутствии у него, так сказать, "музыкальной техники", или Ленина, который при отсутствии философской техники спокойно стал философским учителем.

Сучилин: Ленин может быть назван философским учителем только в извращенном современном сознании, если я буду считать, что история России есть непрерывный концептуальный акт создания качественно нового художественного продукта и буду рассматривать все это как некий перфоманс, а плодом перфоманса может быть только изменение в сознании - тогда я могу сказать, что Ленин был великим гуру и большим даосским вождем. Я вот расскажу тебе про один свой экспириенс. Однажды, когда я был студентом и носил я брюки клеш, поехал я как-то заработать денег путем разгрузки товарных вагонов. Компания, с которой я поехал., в конце концов страшно нажралась, и я обнаружил себя совершенно пьяным, ночью, стоящим на какой-то платформе где-то, неизвестно где, в Подмосковье, а первое, что я увидел, открыв глаза, это была страннейшая вещь, а именно постамент достаточно высокий, а на нем стоял крошечный бирюзового цвета Ленин. И вот когда я эту хуйню увидел, я понял, что это и есть великий гуру. Я стал ему молиться: "Гуру, помоги мне!" И самое странное, что потом опять провал, и я уже в Москве оказался. Вот это мое переживание Ленина. А еще один мой приятель, хороший гитарист, Олег Мочалов рассказывал, что когда он был ребенком, у него Ленин и космонавты причудливо соединились в нечто одно, и он представлял себе Ленина в скафандре.

Гурьев: Как-нибудь твое восприятие Ленина отразилось на принципе твоей работы с группой "Чук и Гек"¹?

Сучилин: Да, отразилось. Когда я столкнулся с "Чук и Гек", проще всего было сказать, что это странный вырост на теле авторской песни. Но я почувствовал то, что сейчас у них в полной мере развернулось. Я понял, что у них существует несколько слоев: это вроде как действительно авторская песня про мужика в шляпе и вроде бы такой студенческий добрый юмор и никакой глубины там нет, но с другой стороны там есть еще один уровень: это само по себе пародия, такая студенческая пародия, но это еще пародия на студенческую пародию, т. е. по сути уже пародируются не некие объекты поп-культуры, а пародируются объекты определенных ее анклавов, студенческие, рокерские штучки, протестантские штучки, и я подумал, что неплохо бы создать этому раму, которая делала бы очевидным все это. Балалайка со звукоснимателем - это уже не балалайка, развращенная и изнасилованная, а это пародия на гитаростроительство. Я, в частности, создаю гитары, периодически сам создаю. Я показал Трейси кишки от съемника, которые тут валяются, он наконец поверил, что это все правда. Он не понимал, как это может быть. А потом он сказал, что это залог, что Россия будет великой музыкальной страной, а все остальное, собственно, и не важно.