Всеволод Иванов "Кремль":
А. Е. Колпинский локнул слюну неожиданности
Или:
Сердце Гурия встрепетно встаяло.
OK. Россыпь такого.
Кроме искрометного способа ведения речей героями ничего для себя не нашел. Невнятная фабула, мельтешение и малопонятная движуха в отживших свое декорациях. Даже диссидентский подтекст (не печатал его Иванов в советское время) утрачен и не проглядывается ("в чем прикол?!"). "У" штука повеселее на порядок (читал лет десять назад).
Дмитрий Быков "Июнь":
Это началось давно. Но нельзя было чувствовать себя вечно виноватым, и все чаще он обвинял теперь страну. В самом деле, она неутомимо плодит виноватых, виноватыми легче править, а в России не бывает невинных, все помазаны с детства, с первых шагов, условия таковы, что невозможно не согрешить. Почему? Потому что с точки зрения какого-нибудь из одновременно существующих кодексов обязательно будешь виноват. А сосуществуют все эти кодексы потому, что нет единого. Как говорила непонятная женщина Джейн, с которой у Бори могло получиться, хотя он всегда чувствовал прочный барьер (который он мог бы, допустим, сломать, но тогда она ушла бы от мужа и осталась с ним, а удовольствие явно того не стоило), — эта непонятная Джейн даже теперь, когда уехала и вела практически антиамериканскую пропаганду, говорила: в Америке могут дружить люди разных взглядов, а в России нет. В чем дело? В том, что помимо взглядов у американцев есть нечто общее, и это больше любого разногласия. В России же людей не связывает ничего, кроме разве виноватости. Американцы, которых Боря видел много, объединены тем, что за ними стояла Америка, и это делало их защищенными. Их нельзя было трогать — как послов. Даже в России, где не действовал ни один закон — и даже закон всемирного тяготения действовал прихотливо, — с ними лучше было не связываться. Когда Борис встречал американца, он понимал, что американец неуязвим: его можно ограбить или убить, вот только худо тебе будет. Когда же — в Париже, например, — Боря встречал русского, и не жалкого эмигранта, а гордого советского гражданина, он чувствовал прежде всего эту уязвимость, потому что защищать такого человека никто бы не стал. Наоборот, Родина была бы только рада от него избавиться, у нее и так их слишком много.
P.S. Хорошая получилась книга. И не объемная (как часто случается у Д.Б., талмуды по 800 страниц - обычное дело), виртуозная. "By default" потоки сознания и "переживания чувств" трудно сделать увлекательными, но получилось. Наблюдается перебор с сексо-эротикой, занимающей неподобающе большое место, но и она выписана качественно, потому не раздражает.
Отдельное удовольствие - игра в угадайку "А это кто?" (мелькает даже молодая Елена Боннэр).
OK.
Всеволод Иванов "Кремль":
- Сколько вам на ремонт отпущено?
— Двадцать пять тысяч, — униженно ответил Вавилов.
— Закатите фундамент, а там дальше вас или под суд отдадут или велят достроить, ассигнуют.
Так и работаем.
1. На службе подрядили дизайнером девушку-фрилансера. Ваять из дома, но периодически обязалась приезжать в контору. По прошествии двух месяцев началась ожидаемая бодяга с "исчезновениями". По уважительной причине. Шучу: "Ага, началось бабушка болеет". Попал в точку. Мотивировкой названа продолжительный недуг дедушки, из-за чего мадемуазель проводит у его постели уже неделю. Сардонически смешно.
2. Наблюдал воплощение в реальность максимы "культура ест инновации на завтрак". Тоже весело получилось. "Инноваторша" под конец разнервничалась, появились признаки раздражения. Любо дорого (казалось бы простые вещи).
Дмитрий Быков "Июнь":
— Слушай, это… — сказал Миша с непривычной развязностью. — Ну ты прости. Я тогда погорячился.
— Ты не погорячился, а показал лицо.
